Человек на луне устал быть чужим лицом.
Наутилус Помпилиус

Век за веком луна сторожит небосвод
и глядит на всех нас сквозь прикрытые веки.
День и ночь, и за годом спускается год.
А луна все на страже. Все ждет человека.

Век за веком, а сменщик идет по земле,
и не знает, не верит он звездной судьбине.
Да и ждет его — только стакан на столе,
да немного того, что осталось в графине.

Век за веком проходит, а пьяный пророк
погрязает в пороках, забыв о высоком.
И луна освещает и дверь и порог,
но не помнит, не ждет окончания срока.

Век за веком... Графин опустел и разбит,
а луна в небесах за века располнела.
У небес теперь чудный, чарующий вид.
Человек же гуляет, и нет ему дела.

29 декабря 2004

Жуткий цвет кровавого зрачка —
отголосок лорда Саурона.
Только что нам в этих ярлычках?
Не к лицу нам черные короны.
Не с руки Всевластье, не для нас,
что нам в нем, когда другое надо!
Мы не ждем признания, награды,
мы совсем, совсем отдельный класс.

Грустные романтики минут,
что мы ищем в строках злых пророчеств?
Дети ночи вечных одиночеств,
мы идем туда, где нас не ждут.
Вот она, разменность пустяка:
горькие, горячие песчинки.
Жуткий цвет кровавого зрачка
отразится на тотеме инков.

Жуткий цвет кровавого зрачка
это отраженье бурной ночи.
От воспоминаний — только клочья.
В голове фальшивый скрип смычка.
Обещаем, веря в свой обман.
Путаем чужой и свой потоки,
и ведем загадочный роман
то с подругой, то с богиней рока.

Экзальтат уюта очага
и невинность чувственных улыбок.
Между пальцев — Вольтова дуга,
под ногами — пол-предатель зыбок.
Упадешь от малого толчка —
в середине сердца ты расколот.
Из осколков источает холод
жуткий цвет кровавого зрачка.

21 декабря 2004

Мы шли с тобой по нашим городам,
мы грусть как лед крошили меж ладоней.
И кто-то шел за нами по следам,
асфальтом полз, скользил по проводам —
но это было так давно, что и не вспомню.

Мы шли проспектом стекол и зеркал,
мы вспоминали то, что будет позже,
а город нам рекламами сверкал.
Ты говорила про осенний бал,
но холодок из сердца полз по коже.

Мы шли с тобой, и впереди был дом.
Чернел портал закрытого подъезда.
Ты замерла. Потек по коже хром.
Я чуял холод. И сверкнул разлом,
когда ты обнажилась плотью лезвий.

Ты меня вскрыла прямо там. Фонарь
бесстрастно освещал потоки крови.
Ты сердце вырвала, и черной розы дар
вложила в грудь. А жизнь вдохнула снова.
И обрекла навек на службу Слову.

5 ноября 2004

Я искал тебя так долго
в застарелых переулках,
на трамвайных остановках,
в чуждой гулкости кафе.
Я искал тебя так долго,
может вечность, может сутки.
Может, эти сроки ломки,
только я приду к тебе.

Я приду к тебе под утро,
на рассвете тронув двери,
и, проснувшись, ты увидишь
двор, усыпанный цветами.
Я приду холодным утром.
В час, когда все кошки серы
я охапки астр и лилий
рассыпаю в тени зданий.

Я уйду, а ты проснёшься,
подметешь мои букеты,
соберешься и исчезнешь
на любимую прогулку.
Я уйду, а ты, проснувшись,
и не вспомнишь наше лето,
и не вспомнишь странной бездны,
что звала нас звуком гулким.

А быть может, ты увидишь,
как я затемно стараюсь,
как на пыль кидаю астры,
тихо выйдешь мне навстречу.
И быть может, вместе выйдем,
наконец-то погуляем,
в город, чей рассвет так ласков,
в город, где не наступает вечер.

9 августа 2004

Далеко в среброзвездной ночи
бьётся птицей, огнём опалённою,
сердце, будто бы чем разозлённое,
беспокойно, тревожно стучит
в темноте среброзвездной ночи.

В темноте среброзвездной ночи
ты и я – мы с тобой одиноки.
Мы заложники тайного рока,
мы слабей паутины причин
среди мглы среброзвездной ночи.

Среди мглы среброзвездной ночи
я и ты невозможно далеки.
Но, нарушив уставы и сроки,
разольётся сиянье свечи
по стеклу среброзвездной ночи.

По стеклу среброзвездной ночи
побегут, звоном трещин, дороги.
Мы сбежим от родного порога,
потеряв на прощанье ключи.
Далеко в среброзвездной ночи.

27 июня 2004