Прости меня

У меня от тебя не так много осталось —
пара-тройка рисунков, стихи, да тетрадь.
Мы с тобою, я каюсь, так глупо расстались.
А ведь было тепло и спокойно. Как так?

Что я сделал с тем всем, по чему я скучаю?
Почему не умел видеть и понимать?
Почему? Почему? Вот заладил! Не знаю.
Я — мальчишка? Как я и люблю повторять?

Ты теперь далеко — и тебя не коснуться,
ни спросить, ни услышать ответов твоих.
Я исчез для того, что вело нас двоих.

Я не псих! Я не псих! Эти лица смеются!
Это прошлое снова реально сквозь стих!
Но что было — ушло. Ветер прошлого — стих.

1 декабря 2006

Не исказится небо твое пустое.
Дай излечиться ярким огнем. Свет рая
даст мне поток неизбывных слез, я знаю.
Но не давай говорить всерьез — не стоит.

Сколько еще непорочных дев на крики?
скольких толпа будет рада взять как плату?
Сколько еще прозвучит припев? Вставайте!
Я никогда не сумею стать безликим.

Небо твое это мой расклад на звездах.
Это беспечно, как будто я ребенок.
Это беспечно, покуда яд не послан.
Все хорошо. Мы спустились в ад, к иконам.

Все хорошо, небеса не лгут чужие.
Мы не сумели за пять минут привыкнуть.
Мы не сумеем, пропустим ход, не вскрикнем.
Только тогда нас опять распнут, Мария.

12 ноября 2006

Улицы просят огня. И хлеба просит народ.
Мы улетим, не склонясь, но в небо.
Мой эшафот нас не отпустит.
Падает люстра брызгом хрустальным.
Звоном и сталью встретим рассвет.
Тридцать монет: выхода нет.
Черный завет, кладбище. Ждет
мой эшафот.

Нам не простят пригоршни крови.
Брызги летят — не остановишь
лестницу звуков, красок, имен,
адские муки, страсти неон,
плач и моленья, слезы и стыд.
То воскресенье можно забыть.
В проклятый год сложат поленья.
Мой эшафот не для меня.

То воскресенье — брызги огня.
Можно урезать ломаный шаг.
Ломом сквозь ветви, снова — во мрак.
Кровью сквозь пальцы, нитью на пяльцах.
Смерти страдальцу! В водоворот
снова влечет страшная слава,
черные главы.
Мой эшафот!

22 октября 2006

Делать нечего — иные принимают чары пепла.
И иначе не сумеем, разделяя свет и совесть.
А быть может, мы исчезнем в никуда, что так нелепо?
Нам уйти порою легче, чем продолжить чью-то повесть.
А за нас ее продолжит белый крыльев легкий трепет.

Ангел пепельный, не ты ангел мести.
Не моя дочь высоты, если честно.
Не моя немая жизнь, но при встрече
снова про часы забыть в новый вечер.

Новый вечер новой ночи предтеча.
И в ночи растают строчки, не вечны.

Не стихи, а странный сон в полусвете.
Из груди больной — лишь стон, без поэта.
Бес поэта, тень мечты — звук и слово.
Я не вижу пустоты средь пустого.

Средь пустого написать текст священный,
чтобы свету передать посвященье.

Посвящение тебе, ангел пепла,
это слова странный бег, бег нелепый.
Я пишу тебе стихи, свет улыбки.
Ты прости мои грехи и ошибки.

22 октября 2006

Когда упокоят последних вампиров,
под серым туманом, постылым и сирым,
тогда наши тени рассеются прахом.
Мы станем беспечны, мы скинем рубахи,
мы станем молиться по нашим канонам,
подвластные гимнам, иконам и звонам.
И глас колокольный нам будет дыханьем.
Мы будем идти в небеса на закланье.
Мы выйдем в мир сна и луны, словно тени.
И кто-то шепнет: "нет им больше спасенья..."

Тогда мы поймем: все вокруг несерьезно.
И солнце - не солнце, и звезды - не звезды.
И тени - не тени, а их силуэты.
И мы одиноки на целой планете.
И тот полукровка, открывший нам двери,
был вечной легендой, которой не верят.
Был вне расстояний, и вне состояний,
живым воплощением наших сознаний.
Был светом и сутью, закатом, рассветом,
путем и распутьем, распятой кометой.
Изгоем пустого, привычного круга,
и просто причиной нам встретить друг друга.

8 октября 2006

Дети знамения
в день откровения
встали под знаменем,
злы и изранены.
Встали, унылые,
в небо постылое
взгляда не бросили.
Взор — из-под проседи.

Дети знамения
шли без сомнения,
плавили золото.
Руки исколоты,
руки изрезаны.
Ржавыми фрезами
в сердце впиваются
крики бесславности.

Шли без надежд на свет,
шли много сотен лет.
Шли, чтоб вернуться вновь
к пустоши средь миров,
к пустоши средь сердец,
чтобы шепнуть: «Конец»

18 июля 2006

Диск луны снова стал собой.
Полнолуние сил полно.
Я гляжу за свое окно,
и в ночи моей слышен вой.
Я сижу и я пью вино,
мне давно не завыть с толпой.

11 июля 2006

Маска? Маска! А я вас знаю!..
Помните, ночью, на той странице?
Когда зеркала разбивались, тая,
а птицы сбивались в людские лица.

Тогда... тогда вы были пьяны.
Вы были пьяны, как сейчас, как всегда,
Вы снова смотрели сумбурные сны,
а в ваших глазах остывала вода.

А в ваших стихах серебрился рассвет,
он был нам так близок в поре полуночной.
Вы дико смотрели на дым сигарет
и тихо шептали бедовые строчки.

То было пророчество! Карты не лгут:
все ваши стихи обращались в реальность!
Вы выбрали долгий, изменчивый путь,
дорогу схождения в миг расставаний.

А ванна — ждала теплой, красной водой.
И бритва ласкала точеные пальцы.
Вы знали, ваш мир — это сон, а не бой.
Вы знали, что значит для вас — просыпаться.

Могильная соль осыпала строку.
Мы снова дрожали, я — Гердой, вы — Каем.
И так, словно крест, бритву выше. К виску.
Коснулся. И нет больше масок. Я знаю.

23 апреля 2006

Когда-нибудь я сны дособеру,
и лишь на миг зажмурюсь на границе,
где через явь проходят чьи-то лица.
Я брошу все как странную игру.

Да нет же, нет, я вовсе не умру.
Смеешься надо мной с печальным взглядом?
Я выбегу из яви за ограду,
забыв тебя и эту мишуру.

Пусть будет сон — спокойствие в миру,
красивый сон, мечты и полусказки.
Полуулыбкой бархат полумаски
ответит в нем беспечному перу.

Когда-нибудь я сны дособеру,
и брошу эту странную игру.

6 апреля 2006

Время стало зверем сонным.
Время выше злых насмешек.
Только гарь от снов бездонных —
На песке — семь черных пешек,
даже сны уже не тешат.
Время вышло и осталось
черным саваном пустыни.
Чертит приговор усталость,
а пески времен не стынут,
а пески времен не стынут...

Семь черных пешек без восьмой,
Семь долгих нот, и нам не надо
других небес над головой,
других путей, другой награды.
Мы изгнаны, и нам не надо
другого сна, других идей,
других людей.

Время лжи и время лести
расплетает явь и дикость.
И клинок закончит песню,
и любовь так многолика —
время не услышит вскрика!
Время темно-красным тоном,
отголоском нот пустыни,
отпечатком губ застонет —
но пески времен не стынут,
но пески времен не стынут...

След поцелуя был не нов,
любовью были одержимы,
И бросили давно свой кров,
свои мечты, свои режимы.
Мы пешки. Жизнь непостижимa.
Пески времен — дар пустоты.
Пусты мечты.

Только солнце пляшет стройно
в струнах домбры и усмешке.
Только ветер, вечно вольный
вдаль песок несет неспешно,
заметая наши вешки.
Но не верят нам пустыни,
но на волю не пускают —
и пески времен не стынут,
и бессмертность наша тает,
лишь пески времен не стынут,
лишь пески времен не стынут...

Семь поцелуев, пешек семь —
бредовый переход под зноем.
Мы не вернем назад систем
давно пустых. Мы больше стоим!
Иной, особый мир изгоев
родится посреди песка.
Уйдет тоска.

Пески времен с тобою, да!
Пески времен не знают боли.
Пески времен — твоей юдолью.
Пески забвенья — навсегда.
Ведь пески времен не стынут,
ведь пески времен не стынут...

26 февраля 2006

Бездымный порох нашего ума
никак не вспыхнет от случайной спички:
меняя города или дома
мы все равно скучаем, по привычке.

К чему нужна вся эта кутерьма,
наполненная злобой лживых кличей?
Венец по-новой совесть обезличит.
Ученье — свет, незнание — сума.

Ни хрестоматий пухлые тома,
ни рукописей мертвая наличность
не разгоняют сумрак и дурман,
которого ни разделить, ни вычесть.

Нас карма загоняет в свой карман,
но мы к стезе подобной безразличны.

3 февраля 2006