Ты навсегда в чужих горах,
в чужих, непризнанных, сердцах.
Мы так похожи в мелочах,
но так различны в наших снах,
в разбитых судьбах, зеркалах.
Себе нелепо ищем страх,
и, плача на чужих плечах,
вино и слезы мы мешаем.

Не верим в жалость палача.
Сгораем в горе, как свеча.
Сердца едва-едва стучат,
печаль ложится как печать.
Нас не спасти, нас не узнать,
в ночи спокойной нам не спать.
Мечтой не в силах обладать,
самих себя не понимаем.

15 декабря 2005

Это сплин, а не готика: серая мгла
поглощает наркотиком, плавит тела,
мерно крошит конструкции хрупкой души,
отвергает инструкции, нас пустошит,
наполняет отчаяньем, сном наяву.

Взгляд мой полон печалями, жить — не живу.
Опоен безразличием, ядом тоски,
я, забыв о приличии, брошу с руки
в это небо прекрасное сердце свое
и сомненья напрасные — в небытие.

Тишине лишь покаявшись, вылью вино
и в беспамятство вышагну, точно в окно.

11 декабря 2005

Иссохшая роза в сгоревшей тетради...
Все было когда-то прекрасным и милым:
и роза цвела, и роман о Пилате
когда-то был целью. Когда были силы.

Но вот полнолуние: сонмы сомнений,
и плачешь над чем-то, что сгинуло в Лете.
И ты одинока в своих сожаленьях,
в потоке прозрачного лунного света.

Прощай, Маргарита! Скучай и не думай,
что он возвратится, и вы окрылитесь.
Прощай, Маргарита. Прости, Маргарита.
Прости. Не ищи ничего в чужих лицах.

22 ноября 2005

Ночь бьет вязь рун,
снег звезд средь тьмы.
Нет сна, ведь мы
рвем звон всех струн.
Сон — бег, ад, боль.
Явь — стон, ран соль.
Кровь мечт я пью,
вновь слез соль лью.

Верь мне, я — твой,
дай мне свой свет.
Мир — боль, все — бред.
Ночь пьет мой вой.
Сон — жизнь, явь — смерть.
Двух встреч не сметь,
двум здесь — не быть.
Явь — смерть, жизнь — быт.

Я жду здесь вновь,
и ты мой плен.
Здесь хлад льда стен,
но жду без слов.
Вновь я не твой,
ты не со мной.
Ложь встреч. Хлад глаз.
Как шрам тот раз.

Вскрыт всех тайн знак:
суд — твой, я — пал.
Жаль, я не знал.
Треск льда — вот так.

18 августа 2005

Солнце ожжет твой прекрасный лик,
вера отринет тебя навек.
Есть поцелуя беспечный блик,
только не надо прикрытых век.

Астрами звезды разгонят ночь —
нам не до них, мы готовы жить.
Главное вырваться, выйти прочь —
если сумеем, то будем быть.

Лето и свет притекут в ладонь,
общие принципы сменят бег.
Воля сметет рамки злых окон,
прошлое выпустит нас навек.

Разве не стоит скитаний цель?
Отчему дому забвенье дай.
Каждый твой взгляд — ярче всех лучей,
лилии льнут ко твоим следам.

Я буду рядом, ты лишь скажи.
Тотчас явлюсь из теней в углах.
И, когда снова блеснут ножи,
я путь к тебе найду в зеркалах.

13 августа 2005

Невозможная ночь — без тебя и меня,
пусть на разных краях неприкрытой планеты.
Беспокоится дождь, плещут духи огня —
и закончится вновь безысходностью лето.

Невозможная ночь — духота и тоска,
нет ни ласки, ни слова, ни тихого взгляда.
Нас дорога разводит навстречу рукам
бога памяти и этой памяти ада.

Невозможная ночь — дочь родителей-снов,
тех вселенских бродяг, что живут где-то в звездах.
Далеко — невозможно уйти маяков,
что ведут нас на рифами скалящий космос.

Невозможная ночь — вампирический бред,
и у шеи клыки снова щелкнут. Кошачьи.
Я не верю в себя — и меня просто нет.
Когда мы далеко — быть не может иначе.

Невозможная ночь — трата силы и слез.
Нож по старой, запекшейся коркою, боли.
Невозможная ночь невозможна всерьез,
только с ней мы узнаем, в чем сила неволи.

10 августа 2005

Я выйду с тобой к покою,
к прибою морской волны
и тихо тебя укрою
ладонями тишины.

Выйдем к мирам, где светила
сияют огнями сна.
Где в воздухе жизни сила
и к свету зовет весна.

Где речи звучат как песни,
и холод уходит прочь.
Где дождь — наш собрат небесный,
и ночь — это только ночь.

Где небо цвета сапфиров
и платина рек и дождей.
Где есть большие дельфины
и нет больших кораблей.

Где боги смеются вместе
с простыми детьми земли.
Где горы и ветер-вестник
в объятьях сойтись смогли.

Где нет подневольных мыслей,
где есть только наши дни.
Где дождь — это символ жизни
и каплями — звезд огни.

24 мая 2005

Разведанные тропы пророчат пустоту,
разрытые курганы, разбитую мечту,
разорванные струны, сожженные листы.
Дорога не потерпит пророчеств суеты.
Дорога без оглядки, неведомо куда.
И в мыслях, как в тетрадке: рисунки, ерунда.
И в мыслях нет земного, лишь чистый лист небес,
чтоб сбросить крылья снова, и выкрикнуть: «Я здесь!».

Стать ангелом-бродягой, уйдя с утра в полет.
Расстаться с этой жизнью, начав другой поход.
Искать свой перекресток, судьбу переиграть.
На перепутье сердца все заново начать.
Начать, переиначить, на свой спонтанный вкус,
решить все-все задачи, сказав «Я не вернусь»,
перечеркнуть все были, отринуть то, что есть,
и снова сбросить крылья, чтоб повторить: «Я здесь!».

Вернувшись в пыльных джинсах, узнать простую весть.
Узнать, что в наших лицах дороги судеб есть.
Взглянуть в глаза — и к небу, а высь всегда чиста,
а все дороги мира — в одной, что неспроста.
Она лишь обернется, и ты в ее глазах
увидишь слезы солнца, и радости, и страх,
и что-то, что попросит остаться и присесть,
навеки крылья сбросить, и прошептать: «Я здесь...»

23 января 2005

Человек на луне устал быть чужим лицом.
Наутилус Помпилиус

Век за веком луна сторожит небосвод
и глядит на всех нас сквозь прикрытые веки.
День и ночь, и за годом спускается год.
А луна все на страже. Все ждет человека.

Век за веком, а сменщик идет по земле,
и не знает, не верит он звездной судьбине.
Да и ждет его — только стакан на столе,
да немного того, что осталось в графине.

Век за веком проходит, а пьяный пророк
погрязает в пороках, забыв о высоком.
И луна освещает и дверь и порог,
но не помнит, не ждет окончания срока.

Век за веком... Графин опустел и разбит,
а луна в небесах за века располнела.
У небес теперь чудный, чарующий вид.
Человек же гуляет, и нет ему дела.

29 декабря 2004

Жуткий цвет кровавого зрачка —
отголосок лорда Саурона.
Только что нам в этих ярлычках?
Не к лицу нам черные короны.
Не с руки Всевластье, не для нас,
что нам в нем, когда другое надо!
Мы не ждем признания, награды,
мы совсем, совсем отдельный класс.

Грустные романтики минут,
что мы ищем в строках злых пророчеств?
Дети ночи вечных одиночеств,
мы идем туда, где нас не ждут.
Вот она, разменность пустяка:
горькие, горячие песчинки.
Жуткий цвет кровавого зрачка
отразится на тотеме инков.

Жуткий цвет кровавого зрачка
это отраженье бурной ночи.
От воспоминаний — только клочья.
В голове фальшивый скрип смычка.
Обещаем, веря в свой обман.
Путаем чужой и свой потоки,
и ведем загадочный роман
то с подругой, то с богиней рока.

Экзальтат уюта очага
и невинность чувственных улыбок.
Между пальцев — Вольтова дуга,
под ногами — пол-предатель зыбок.
Упадешь от малого толчка —
в середине сердца ты расколот.
Из осколков источает холод
жуткий цвет кровавого зрачка.

21 декабря 2004

Мы шли с тобой по нашим городам,
мы грусть как лед крошили меж ладоней.
И кто-то шел за нами по следам,
асфальтом полз, скользил по проводам —
но это было так давно, что и не вспомню.

Мы шли проспектом стекол и зеркал,
мы вспоминали то, что будет позже,
а город нам рекламами сверкал.
Ты говорила про осенний бал,
но холодок из сердца полз по коже.

Мы шли с тобой, и впереди был дом.
Чернел портал закрытого подъезда.
Ты замерла. Потек по коже хром.
Я чуял холод. И сверкнул разлом,
когда ты обнажилась плотью лезвий.

Ты меня вскрыла прямо там. Фонарь
бесстрастно освещал потоки крови.
Ты сердце вырвала, и черной розы дар
вложила в грудь. А жизнь вдохнула снова.
И обрекла навек на службу Слову.

5 ноября 2004

Я искал тебя так долго
в застарелых переулках,
на трамвайных остановках,
в чуждой гулкости кафе.
Я искал тебя так долго,
может вечность, может сутки.
Может, эти сроки ломки,
только я приду к тебе.

Я приду к тебе под утро,
на рассвете тронув двери,
и, проснувшись, ты увидишь
двор, усыпанный цветами.
Я приду холодным утром.
В час, когда все кошки серы
я охапки астр и лилий
рассыпаю в тени зданий.

Я уйду, а ты проснёшься,
подметешь мои букеты,
соберешься и исчезнешь
на любимую прогулку.
Я уйду, а ты, проснувшись,
и не вспомнишь наше лето,
и не вспомнишь странной бездны,
что звала нас звуком гулким.

А быть может, ты увидишь,
как я затемно стараюсь,
как на пыль кидаю астры,
тихо выйдешь мне навстречу.
И быть может, вместе выйдем,
наконец-то погуляем,
в город, чей рассвет так ласков,
в город, где не наступает вечер.

9 августа 2004

Далеко в среброзвездной ночи
бьётся птицей, огнём опалённою,
сердце, будто бы чем разозлённое,
беспокойно, тревожно стучит
в темноте среброзвездной ночи.

В темноте среброзвездной ночи
ты и я – мы с тобой одиноки.
Мы заложники тайного рока,
мы слабей паутины причин
среди мглы среброзвездной ночи.

Среди мглы среброзвездной ночи
я и ты невозможно далеки.
Но, нарушив уставы и сроки,
разольётся сиянье свечи
по стеклу среброзвездной ночи.

По стеклу среброзвездной ночи
побегут, звоном трещин, дороги.
Мы сбежим от родного порога,
потеряв на прощанье ключи.
Далеко в среброзвездной ночи.

27 июня 2004

Я приветствую тебя,
вольная богиня Боль!
Я смотрю почти любя,
мы ведь так близки с тобой.

Проходи же в мой чертог,
наливай себе вина.
Да, богиня, в эту ночь
мы напьёмся допьяна!

Да! Давай ещё нальём?
Потанцуем при луне?
В этом танце мы вдвоём,
Боль, ты так близка ко мне!..

Буду целовать тебя
в терпком винном полусне,
и смотреть почти любя
в глаз твоих хрустальный свет.

Забываясь и смеясь,
Перейдём черту небес!..
Ты — богиня, Боль! Я пьян.
А любви на свете нет.

Но поставит кубок Боль,
и взглянёт почти любя:
«Мальчик, ты отверг любовь?..
Ты ошибся. Это — я.»

22 июля 2003

Рунная ночь меня ждёт,
бьётся на стёклах окна.
Мне твоя песня слышна
в каждой из тысячи звёзд.

Мне твоя песня слышна.
Вижу я в грёзах твой взгляд.
Стёкла зеркал говорят
то же, что шепчет луна.

Стёкла зеркал говорят:
скоро сожгу себя вновь.
Руны окрасятся в кровь,
брошу в вино своё яд.

Руны окрасятся в кровь,
кубок я выпью до дна.
Огненной волей вина
всё напишу и без слов.

Огненной волей вина
я начинаю полёт.
Рунная ночь меня ждёт,
буду тебя вспоминать.

18 июля 2003

Глаза ослепило солнце.
Плоть рук рвет гвоздей бронза.
Нет слез — на жаре иссохли.
Конец. Но мой путь не пройден.

Нет воли. Нет силы к бдению.
Весь мир темнотой закрылся.
Но боль! Гонит боль забвение!
Из раны вода сочится.

О, мука! И пыль. И мухи.
Толпа под холмом гудит.
Толпа. Боль. Венец. Крест. Мука!
Толпа. Крест. Венец. Болит!..

— ...Вознесся! — вздохнули люди
и сплелся с шипами нимб.

13 июня 2003

Над лесом тихо взошла луна,
ты бледным светом озарена.
И с тобою — деревья да тишь,
на широкой поляне стоишь
одна.

Ты одна — гостья звёзд в этот час.
Ты ведьма!

Полночь скоро захватит права,
и шуршит в мраке тихом листва.
Высоко разгорелся костер,
к небу вскинут весёлый твой взор!
И в глазах пляшет искрами блеск!
С губ твоих растекается песнь
Луне!

Только ей среди леса поёшь!
Ты ведьма!

Сегодняшний день — не для шабаша,
но ты всё равно сюда пришла,
Пришла, разбудила огонь,
стихии сплела в тугой ком
Идешь вкруг костра босиком,
заклятье смыкая кольцом.
Вой!

Волчий вой из кустов!
Ты ведьма!

И звери выходят, подобны теням,
И верят тебе, не пугаясь огня.
И воют, тоскливо протяжно,
и в душу твою смотрит каждый.
Сознание стянуто нотой.
Ты, как никто, здесь cвободна!
Время!

Время прощаться с волками!
Ты ведьма!

И время пришло гасить пламя!
По слову, по жесту, по праву
взовьется столб искр и золы
укутает до головы.
Пора.

Нужно к сроку покинуть поляну.
Ты ведьма.

Пора идти к заповедным местам!
Нырни в траву, скинь одежды хлам!
Стряхни и смой с себя пыль и пепел!
Пей россыпь рос на заре рассветной!
Ты ведьма!

Юной, прекрасной вечно
покинешь утром лесов палаты.
Уйдёшь от них. Но зачем? Куда ты?

Эх, ведьма...

3 июня 2003

Да. Люди. И солнце.
И небо. И жизнь.
Но только — на что мне
земные одежды?..
Всю душу — до донца!
Упасть молодым!
Нырнув в звёзд купель,
в адском пламне — воскреснуть!

16 мая 2003

Умер бог, а на земле
из лесов и из полей —
все как и было,
ничто не сменилось.
Таков рок.

С облаков рука
вниз, к земле упала:
с пальцев алая
божья кровь стекала.
Умер бог.

2001

Одно из самых ранних сохранившихся моих стихотворений.

Стимулом к написанию послужила иллюстрация Евгения Синчинова на форзаце советского сборника фантастики "Невероятный мир". Иллюстрация, в свою очередь, относилась к рассказу "Утонувший великан" Джеймса Балларда.