Я люблю раздавать имена
диким травам иной планеты,
когда солнце на небе светит,
когда тенью скользит луна.

Когда город укрыт делами,
тихо дремлет под сенью быта
я ищу что от глаз сокрыто
под хрустальными куполами.

Веет ветер чужих планет,
вновь вода и огонь смешались,
я опять пустоте мешаю
и ни сна, ни предела нет.

7 августа 2007

Cнова с утра не в себе,
смотримся молча в окно.
Как персонажи кино.
Как постояльцы небес.

Ангел иль бес - все одно:
бескомпромиссен полет.
Падшие снова не в счет,
их опьяняет вино
прошлых грехов и побед,
пошлых ненужных обид.
Сердце уже не скорбит
в опустошенности лет.

В переплетении лент,
кадров немого кино
ангел иль бес - все одно.
Жизнь - лишь непрочный момент.
Жизнь - быстротечный поток.
Жизнь - это титров пробег.
Короток, долог ли век -
важен конечный итог.

28 июня 2007

Я — точка в центре песочных часов,
где то, что будет, становится бывшим.
Я — дверь, с которой сорвали засов.
Я — дом, с которого съехала крыша.
Капшина Мария, «Нужно ли это кому-нибудь, кроме меня?!»

Я — точка в центре песчаных бурь,
та, где сомкнутся пустые стекла.
Я — свет восхода, заката хмурь,
тексты неспетых баллад бард-рока.

Следуя слепо венцу превращений,
я примеряю личины и маски,
истин скрижали и лживые сказки.
Я — средоточье сомнительных мнений.

Следуя мудро за флейтой звенящей,
я прохожу по лесам и болотам.
Крысу Сусанин выводит к оплоту
жизни прошедшей и ненастоящей.

Следуя вслед за собою к музею,
к месту на полке под крышкой стеклянной,
я застываю под бубен шамана
и забываю мечты и идеи.

Я — это грозди забытых лет.
Я — пыль и плесень на древнем томе.
Бледная тень. То, что есть и нет.
Я — тихий скрип в опустевшем доме.

28 июня 2007

Все по-старому в нашем мире:
тот родился, а этот — умер.
Мы всегда будем только «теми»,
ну а «этими» — вряд ли будем.

Нам ведь «этими» быть не светит,
и теплее, увы, не станет.
Ты поверишь скользящей тени?
Нам с тобою ли быть в печали?

Нам с тобою ли быть вне темы?
Лица — смазаны, краски — тусклы.
Нет иных поворотов сцены,
и в сюжете иной нет куклы.

Ты считаешь, юлить не стоит?
Расстоянье нулю подобно.
Расставанье c иным настроем —
расскажи обо всем подробно?

Что для нас расстоянья ложны,
не присягой — любовью свяжут.
Ты погладь меня осторожно —
это вряд ли к чему обяжет.

Все по-старому в этом мире...

25 июня 2007

А однажды с усмешкой небо
друг от друга нас вдруг отпустит,
и тогда мы найдем в капусте:
я — венец, ты — вина и хлеба.

Но тогда подмигнет Создатель,
обернется венец лавровым.
Ты меня поцелуешь снова,
мы уснем на одной кровати.

Мы уснем, приобняв друг друга,
без интима и пошлых жестов.
Я люблю тебя — честно-честно,
нас не взять ни жаре, ни вьюге.

Не указ нам вердикты неба,
расставания — понарошку.
У тебя не осталось хлеба?
Голубь с улицы просит крошек...

21 июня 2007

Когда опять избегну я борьбы,
и буду как обычно ни при чем,
мне встретится директор Дня Судьбы —
архангел с пламенеющим мечом.

Я не открою дверь чужим ключом.
И я не знаю сути слова «быть».
И если я молился — то о чем?
И если не любил — то как любить?

И если не судьба бежать теней,
и если нет цены чужим словам,
я высохну, как летняя трава
по осени сгорает без огней.

Судьба права. Но, хоть она права,
не ей определять мои права.

20 июня 2007

Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
Николай Гумилев

Пять коней, пять ключей, пять огней, пять свечей.
Пять мечей.
Ты готов отвечать? Да. Ты чей? Я ничей.
Я — как ты.
Я пришел сквозь огонь, сквозь туман и дожди.
Ложь речей!..
Ты идешь? Не иди. Подожди, я с тобой!
Жги мосты...

24 апреля 2007

Круги на воде это все, что осталось
от яркости пляшущих вихрем идей.
Мы вновь получили оплатой усталость —
усталость ведь в моде сейчас у людей.

И наша судьба как утратная талость
весеннего снега в ударах дождей.
Мы помним ли жизнь? Как она размывалась?
Хоть что-то? Истрачены средь площадей.

Мы ставим на ненависть, давим на жалость —
гребцы на ладье, что ведет Асмодей.
В воде за кормой разве мы отражались,
в безмолвной, холодной и черной воде?

И в чаше судьбы как в ладони смешались
надежды, терзанья, молитвы звезде.
Я помню, как ты беззаботно смеялась,
не веря, что я уже не чародей.

19 апреля 2007

Я звеню, как звенит хрусталь,
я горю, как горит бумага.
И ни трусости, ни отваги,
когда сталью встречаю сталь.

Грусти нет, и побед услады —
ничего уже больше нет.
Ничего уже и не надо,
когда ясен уже ответ.

18 апреля 2007

Серые камни неба
слезы роняют в землю:
дождь омывает город,
дождь умывает лица.
И никуда не деться,
сердце к тебе стремится,
но ты не веришь сердцу.

Цвет моих глаз изменчив,
платино-изумруден.
Только тебе не проще,
ты все равно не видишь,
ты все равно не веришь.
Ты ничего не выдашь,
ты за закрытой дверью.

Может быть, так, мой ангел,
может быть все и верно.
Только я верю все же
в то, что все будет лучше,
в то, что все будет легче,
в то, что пробьется лучик,
и этот сон излечит.

Золото бритвы солнца
режет по венам тучи,
город уже светлеет.
Я улыбаюсь выси
и синеве небесной.
Капель сверкают брызги,
им ласки солнца лестны.

16 апреля 2007

Мне сегодня приснилась муза:
как она на окне стояла,
как она на меня смотрела,
и еще говорила с болью.

И слова ее были горьки,
говорила — я ее предал,
променял на твои объятья.
Я молчал и смотрел на город.

Город был на рассвете бледен,
солнце — сонно, неон — неярок.
Муза вниз на асфальт смотрела,
говорила — я ее предал.

А рассвет, порождая блики,
проходил по стеклу и жести.
Я не слушал истерик музы,
о твоем вспоминая взгляде.

И тогда моя муза смолкла
и сказала — я неизменен,
что предам и тебя, и дальше,
и спокойно в рассвет шагнула.

14 апреля 2007

Я смотрю на тебя с тихим вздохом —
бесконечная сладость сиянья.
У тебя под крылом мирозданье —
делать нечего в рамках эпохи.

У меня — только сладость плененья,
резкость рамок и стены созвучий.
Я не знаю, что может быть лучше —
даже цепи распались на звенья.

Отражение в стеклах окна
мне не даст тосковать и томиться.
Сколько раз убеждался: не птица,
только высь — снова манит она!

О тебе на заре луч весенний
будет петь посвящения песни.
О тебе они всё интересней
и гораздо светлее в стремленьях.

1 марта 2007

Химера идет по земле,
фантомная память мертва.
Слова — это только слова
на гранях тетрадных полей.
Под взглядом оливковых глаз
листы изменяют свой цвет,
и явно, сомнения нет,
чем будет окончен рассказ.

Химера проходит под колким дождем,
в глазах стоят слезы рекламных огней.
Смеется она, понимая — мы ждем,
и знает — вся боль нашей жизни — за ней.

Короткий бульварный роман:
интрижка, любовь, слезы, фарс,
как песня о каждом из нас,
как солнце потерянных стран.
Химера подводит итог:
падение нравов и тел,
где каждый не знал, что хотел,
но каждый узрел, что он — бог.

Огонь мироздания, ложь и порок,
сплетение рук и скрещение ног.
Любовь — виртуальность, реален разврат!
Осколки сознания попросту спят.
Ты в Городе Ночи, ребенок людской,
твой путь — одиночество, шествие в ад,
ты встал на дорогу — иди на закат.
Сквозь наши дожди не вернешься — так пой!..

То пламя — заплаканно ждет.
Земля — доверяет и спит.
Здесь воздух холодный как лед.
Вода — ядовито молчит.

Стихии сплетались кольцом,
поили алхимии суть.
И здесь начинается путь
сквозь ночь за неонным венцом.

Химера умеет прощать и карать,
сквозь время и ночь проходя сотни лет.
Она — этой жизни жестокая мать,
Геката, Луна, полуночия свет.

20 февраля 2007

Прости меня

У меня от тебя не так много осталось —
пара-тройка рисунков, стихи, да тетрадь.
Мы с тобою, я каюсь, так глупо расстались.
А ведь было тепло и спокойно. Как так?

Что я сделал с тем всем, по чему я скучаю?
Почему не умел видеть и понимать?
Почему? Почему? Вот заладил! Не знаю.
Я — мальчишка? Как я и люблю повторять?

Ты теперь далеко — и тебя не коснуться,
ни спросить, ни услышать ответов твоих.
Я исчез для того, что вело нас двоих.

Я не псих! Я не псих! Эти лица смеются!
Это прошлое снова реально сквозь стих!
Но что было — ушло. Ветер прошлого — стих.

1 декабря 2006

Не исказится небо твое пустое.
Дай излечиться ярким огнем. Свет рая
даст мне поток неизбывных слез, я знаю.
Но не давай говорить всерьез — не стоит.

Сколько еще непорочных дев на крики?
скольких толпа будет рада взять как плату?
Сколько еще прозвучит припев? Вставайте!
Я никогда не сумею стать безликим.

Небо твое это мой расклад на звездах.
Это беспечно, как будто я ребенок.
Это беспечно, покуда яд не послан.
Все хорошо. Мы спустились в ад, к иконам.

Все хорошо, небеса не лгут чужие.
Мы не сумели за пять минут привыкнуть.
Мы не сумеем, пропустим ход, не вскрикнем.
Только тогда нас опять распнут, Мария.

12 ноября 2006

Улицы просят огня. И хлеба просит народ.
Мы улетим, не склонясь, но в небо.
Мой эшафот нас не отпустит.
Падает люстра брызгом хрустальным.
Звоном и сталью встретим рассвет.
Тридцать монет: выхода нет.
Черный завет, кладбище. Ждет
мой эшафот.

Нам не простят пригоршни крови.
Брызги летят — не остановишь
лестницу звуков, красок, имен,
адские муки, страсти неон,
плач и моленья, слезы и стыд.
То воскресенье можно забыть.
В проклятый год сложат поленья.
Мой эшафот не для меня.

То воскресенье — брызги огня.
Можно урезать ломаный шаг.
Ломом сквозь ветви, снова — во мрак.
Кровью сквозь пальцы, нитью на пяльцах.
Смерти страдальцу! В водоворот
снова влечет страшная слава,
черные главы.
Мой эшафот!

22 октября 2006

Делать нечего — иные принимают чары пепла.
И иначе не сумеем, разделяя свет и совесть.
А быть может, мы исчезнем в никуда, что так нелепо?
Нам уйти порою легче, чем продолжить чью-то повесть.
А за нас ее продолжит белый крыльев легкий трепет.

Ангел пепельный, не ты ангел мести.
Не моя дочь высоты, если честно.
Не моя немая жизнь, но при встрече
снова про часы забыть в новый вечер.

Новый вечер новой ночи предтеча.
И в ночи растают строчки, не вечны.

Не стихи, а странный сон в полусвете.
Из груди больной — лишь стон, без поэта.
Бес поэта, тень мечты — звук и слово.
Я не вижу пустоты средь пустого.

Средь пустого написать текст священный,
чтобы свету передать посвященье.

Посвящение тебе, ангел пепла,
это слова странный бег, бег нелепый.
Я пишу тебе стихи, свет улыбки.
Ты прости мои грехи и ошибки.

22 октября 2006

Когда упокоят последних вампиров,
под серым туманом, постылым и сирым,
тогда наши тени рассеются прахом.
Мы станем беспечны, мы скинем рубахи,
мы станем молиться по нашим канонам,
подвластные гимнам, иконам и звонам.
И глас колокольный нам будет дыханьем.
Мы будем идти в небеса на закланье.
Мы выйдем в мир сна и луны, словно тени.
И кто-то шепнет: "нет им больше спасенья..."

Тогда мы поймем: все вокруг несерьезно.
И солнце - не солнце, и звезды - не звезды.
И тени - не тени, а их силуэты.
И мы одиноки на целой планете.
И тот полукровка, открывший нам двери,
был вечной легендой, которой не верят.
Был вне расстояний, и вне состояний,
живым воплощением наших сознаний.
Был светом и сутью, закатом, рассветом,
путем и распутьем, распятой кометой.
Изгоем пустого, привычного круга,
и просто причиной нам встретить друг друга.

8 октября 2006

Дети знамения
в день откровения
встали под знаменем,
злы и изранены.
Встали, унылые,
в небо постылое
взгляда не бросили.
Взор — из-под проседи.

Дети знамения
шли без сомнения,
плавили золото.
Руки исколоты,
руки изрезаны.
Ржавыми фрезами
в сердце впиваются
крики бесславности.

Шли без надежд на свет,
шли много сотен лет.
Шли, чтоб вернуться вновь
к пустоши средь миров,
к пустоши средь сердец,
чтобы шепнуть: «Конец»

18 июля 2006

Диск луны снова стал собой.
Полнолуние сил полно.
Я гляжу за свое окно,
и в ночи моей слышен вой.
Я сижу и я пью вино,
мне давно не завыть с толпой.

11 июля 2006

Маска? Маска! А я вас знаю!..
Помните, ночью, на той странице?
Когда зеркала разбивались, тая,
а птицы сбивались в людские лица.

Тогда... тогда вы были пьяны.
Вы были пьяны, как сейчас, как всегда,
Вы снова смотрели сумбурные сны,
а в ваших глазах остывала вода.

А в ваших стихах серебрился рассвет,
он был нам так близок в поре полуночной.
Вы дико смотрели на дым сигарет
и тихо шептали бедовые строчки.

То было пророчество! Карты не лгут:
все ваши стихи обращались в реальность!
Вы выбрали долгий, изменчивый путь,
дорогу схождения в миг расставаний.

А ванна — ждала теплой, красной водой.
И бритва ласкала точеные пальцы.
Вы знали, ваш мир — это сон, а не бой.
Вы знали, что значит для вас — просыпаться.

Могильная соль осыпала строку.
Мы снова дрожали, я — Гердой, вы — Каем.
И так, словно крест, бритву выше. К виску.
Коснулся. И нет больше масок. Я знаю.

23 апреля 2006

Когда-нибудь я сны дособеру,
и лишь на миг зажмурюсь на границе,
где через явь проходят чьи-то лица.
Я брошу все как странную игру.

Да нет же, нет, я вовсе не умру.
Смеешься надо мной с печальным взглядом?
Я выбегу из яви за ограду,
забыв тебя и эту мишуру.

Пусть будет сон — спокойствие в миру,
красивый сон, мечты и полусказки.
Полуулыбкой бархат полумаски
ответит в нем беспечному перу.

Когда-нибудь я сны дособеру,
и брошу эту странную игру.

6 апреля 2006

Время стало зверем сонным.
Время выше злых насмешек.
Только гарь от снов бездонных —
На песке — семь черных пешек,
даже сны уже не тешат.
Время вышло и осталось
черным саваном пустыни.
Чертит приговор усталость,
а пески времен не стынут,
а пески времен не стынут...

Семь черных пешек без восьмой,
Семь долгих нот, и нам не надо
других небес над головой,
других путей, другой награды.
Мы изгнаны, и нам не надо
другого сна, других идей,
других людей.

Время лжи и время лести
расплетает явь и дикость.
И клинок закончит песню,
и любовь так многолика —
время не услышит вскрика!
Время темно-красным тоном,
отголоском нот пустыни,
отпечатком губ застонет —
но пески времен не стынут,
но пески времен не стынут...

След поцелуя был не нов,
любовью были одержимы,
И бросили давно свой кров,
свои мечты, свои режимы.
Мы пешки. Жизнь непостижимa.
Пески времен — дар пустоты.
Пусты мечты.

Только солнце пляшет стройно
в струнах домбры и усмешке.
Только ветер, вечно вольный
вдаль песок несет неспешно,
заметая наши вешки.
Но не верят нам пустыни,
но на волю не пускают —
и пески времен не стынут,
и бессмертность наша тает,
лишь пески времен не стынут,
лишь пески времен не стынут...

Семь поцелуев, пешек семь —
бредовый переход под зноем.
Мы не вернем назад систем
давно пустых. Мы больше стоим!
Иной, особый мир изгоев
родится посреди песка.
Уйдет тоска.

Пески времен с тобою, да!
Пески времен не знают боли.
Пески времен — твоей юдолью.
Пески забвенья — навсегда.
Ведь пески времен не стынут,
ведь пески времен не стынут...

26 февраля 2006

Бездымный порох нашего ума
никак не вспыхнет от случайной спички:
меняя города или дома
мы все равно скучаем, по привычке.

К чему нужна вся эта кутерьма,
наполненная злобой лживых кличей?
Венец по-новой совесть обезличит.
Ученье — свет, незнание — сума.

Ни хрестоматий пухлые тома,
ни рукописей мертвая наличность
не разгоняют сумрак и дурман,
которого ни разделить, ни вычесть.

Нас карма загоняет в свой карман,
но мы к стезе подобной безразличны.

3 февраля 2006