Тетрадь Теней
Стихи и проза Владимира Самохина

Мой тяжелый серый дым,
серебро твоих лучей —
мы мертвы, да и черт с ним.
Ты ничья, и я ничей.

Я ушел за грань зеркал,
ты — в оправе облаков.
Каждый верил, каждый знал,
мы нашли свою любовь.

Мы — свершенные мечты,
лунный свет, сгоревший прах.
Здесь мы вместе — я и ты,
сердце вновь в твоих руках.

А когда заря зажжет
небосвод, уже чужой,
обниму, прижмусь, и вот —
льемся мы с небес росой.

31 марта 2009

Вечер тает, солнце скрылось за краем.
И сегодня мы с тобой не играем.
Ты увидишь, как, границы стирая,
начинается ночь!

Эта ночь так стара и серьёзна,
и уже забрала глупых взрослых,
и детей не спасли сны и сказки.
Начат бал, подбери свою маску!

Здесь кошмарные сны оживают.
Под плащом тишины звуки тают —
можешь звать и кричать — не услышат,
ведь давно пора спать — а ты дышишь.
Еще дышишь.

Ты бежишь, подобно дикому зверю.
Нет ключей и нет замков — мёртвы двери.
Отчего же до сих пор ты не веришь
в эту страшную ночь?

Эта жизнь не игра — всё серьёзно!
Не дождешься утра — слишком поздно!
Все ушли, слыша зов этой ночи.
Ты один, среди снов — ночь хохочет!

Эта ночь неспроста гасит свечи —
утру здесь не настать, сумрак вечен.
Убегать ты устал — бесполезно.
Ночь закончит свой бал — все исчезнут.
Ты исчезнешь...

22 марта 2009

Ты забыла свои сигареты
на нетронутой солнцем кровати.
Ты ушла в темноте — до рассвета,
и тебя бы не смог удержать я.

Уходила в слезах, резких жестах,
и от взгляда — морозом по коже.
Собиралась. Не знал себе места
в пять утра в полумраке прихожей.

Уходила. Смотрел тебе в спину.
Ничего не сказав. Как в тумане.
Да и толку? Словесная тина
лишь по-новой в болото заманит.

Я бы мог закричать, мог руками
ухватить твои тонкие кисти!
Но — что толку? Обманы меж нами.
Да обиды лежат, словно листья.

Словно листья осеннего мира
память вскинет, что было когда-то.
Мы снимали любовь как квартиру,
а теперь между нами — квартплата.

11 марта 2009

Ты ушел под звуки марша,
ты не знал, что будет дальше,
тебе было так же страшно как и всем!
Все, что есть, слилось до точки:
страх, сомненья, дни и ночи,
нет надежд, но выжить хочешь, как и все!

Сердце в клетке тела бьется,
ты мечтал, что все вернется,
но металл окрасил солнце кровью!
Вас вели, слепым арканом,
огненным бичом по странам,
жизнь твоя была обманом, вспомни!

Она здесь, ты слышишь!
Она здесь, ты знаешь!
Ты ее слуга!
Пламя полыхает
и руины дышат!
И руины дышат
в такт ее шагам!

Каждый брал свою награду,
чувствуя дыханье ада,
видя наяву и рядом, что вас ждет!
Ты учился быть хитрее,
выживать, подобно зверю,
в вихре пламени ты верил — все пройдет!

Но ты видел, как все было:
мир жестокий и унылый,
сердце камнем не застыло, и тогда
не ища посмертной славы
на себя огни направил,
пули выжгли боль и память навсегда!

Она здесь, ты слышишь!
Она здесь, ты знаешь!
Ты ее слуга!
Пламя полыхает
и руины дышат!
И руины дышат
в такт ее шагам!

Здесь ужас и боль, пепел и гарь,
здесь слезы и кровь, горькая соль,
здесь нет никого, кто был бы жив
кроме тебя!
Здесь нет никому дороги назад,
нервный рассвет, ядовитый закат,
бьется, пульсирует, в хаосе зла
сердце твое.

Она здесь, ты слышишь!
Она здесь, ты знаешь!
Ты ее слуга!
Пламя полыхает
и руины дышат!
И руины дышат
в такт ее шагам!

8 января 2009

Вечер. Сумерки. Навстречу мы идем.
Друг не к другу — так, по кругу стелем шаг.
Одиноким все же легче быть вдвоем,
чтобы снова — слово в слово, не дыша.

Сердце не забудет ласку дел и слов.
Это присказка, а сказка — про любовь.

22 декабря 2008

Холодно. Cеро-тоскливо.
Неба свинцовые сети.
Я существую на свете
краткою вспышкой от взрыва.

Тело бродяги-скитальца
вновь на пути одиноком.
Крыльями ставшие пальцы
бьются в погасшие окна.
Бьются в закрытые двери,
сердце замерзшее плачет:
«Было ведь? Было иначе!»
Тщетно. Не слышат. Не верят.

18 декабря 2008

Солью по щекам — живопись.
Болью по глазам — вымысел.
Кто еще не в нас выстрелит?
Что такое страх? Истина.

29 августа 2008

1.

Птица моя ворона
мне на плечо села.
Знал я, но что сделал?
Что я отдал, кроме
платы самим собою,
этою бренной плотью?
Воздух здесь так плотен!
Я не искал покоя.

Лета текла чинно.
Я все стоял, думал:
чем разделить сумму
сердца на половины?
Я открывал раны,
в них растворял мысли,
и заплетал смыслы
косами слов странных.

Птицы мои вороны.
Боги мои скорбящи.
Прошлым и настоящим
правит великий Хронос.
Стая несет смело
гравием грай по раю.
Я все еще не знаю,
что мне теперь делать.

2.

Птицы мои вороны,
клюйте моё золото,
пейте мои сны весной,
да храните солнца след.

Да храните тень луны,
да ведите сквозь огонь,
карта всех путей в руке.
Вороны летят в ночи.

Черных перьев смазан блик.
Тихо сквозь завесу грез
ветер тянет облака.
Вороны всегда с тобой.

27 августа 2008

Скорбно собаки воют:
Грозный, Беслан, Цхинвал.
Кровью опять умоют
мира хрустальный зал.

Метео напрягает:
завтра возможен «Град».
Тускло собаки лают.
Много ли лет назад
мы обретали крылья,
пряча мечты в тетрадь?
Ныне они бессильно
в горне войны горят.

Дымен закат кровавый,
ветер среди руин.
Лишь пепелище славит
грязная стая псин.

25 августа 2008

Не надо учить меня жить.
Я знаю все то, что мне скажут.
Слова мимо цели промажут.
Мой рок — сквозь течение плыть.
Не надо учить меня жить.

Не надо смотреть свысока.
Я мертв и не надо оваций.
Устал, и нет смысла держаться.
Бессильная шарит рука.
Не надо смотреть свысока.

Не надо смеяться мне вслед.
Я враг, а не жертва реалий.
Мне нет орденов и регалий,
и мрачен мой автопортрет.
Не надо смеяться мне вслед.

Не надо учить умирать.
Все это заведомо ложно.
Я сбросил свою осторожность.
Я знаю, что стоит терять.
Не надо учить умирать.

23 августа 2008

Я писал о любви стихи,
о любви и Прекрасной даме,
и о смерти еще писал,
и о прочих мирских делах.
Только чем-то они плохи.
Истирают себя с годами?
Или я слишком строгим стал
в своих призрачных зеркалах?

16 января 2008

Я построю замок из стекла и хрусталя
и пущу в него аквариумных рыбок.
А когда последний бледный солнца луч
скроется за тучей, я разрушу сказку.

Брошеный небрежно неслучайный камень
просто и красиво превратит в осколки
все, что было прежде ярким и блестящим.
Рыбки задохнутся без воды и ласки.

Рыбки задохнутся, верой эволюций
перевозродятся в мышь с клавиатурой.
Дом теней, беседы, сумерки и свечи.
Я согласен. Пусть их. Лишь бы все довольны.

2 декабря 2007

Кто будет дышать нашим воздухом,
если мы вдруг исчезнем?
Стряхни с ресницы
слезинки ком.
Кома. Комната. Лица.
Кто будет дышать нашим воздухом?
Спроси. Мне интересно.

17 августа 2007

Я люблю раздавать имена
диким травам иной планеты,
когда солнце на небе светит,
когда тенью скользит луна.

Когда город укрыт делами,
тихо дремлет под сенью быта
я ищу что от глаз сокрыто
под хрустальными куполами.

Веет ветер чужих планет,
вновь вода и огонь смешались,
я опять пустоте мешаю
и ни сна, ни предела нет.

7 августа 2007

Cнова с утра не в себе,
смотримся молча в окно.
Как персонажи кино.
Как постояльцы небес.

Ангел иль бес - все одно:
бескомпромиссен полет.
Падшие снова не в счет,
их опьяняет вино
прошлых грехов и побед,
пошлых ненужных обид.
Сердце уже не скорбит
в опустошенности лет.

В переплетении лент,
кадров немого кино
ангел иль бес - все одно.
Жизнь - лишь непрочный момент.
Жизнь - быстротечный поток.
Жизнь - это титров пробег.
Короток, долог ли век -
важен конечный итог.

28 июня 2007

Я — точка в центре песочных часов,
где то, что будет, становится бывшим.
Я — дверь, с которой сорвали засов.
Я — дом, с которого съехала крыша.
Капшина Мария, «Нужно ли это кому-нибудь, кроме меня?!»

Я — точка в центре песчаных бурь,
та, где сомкнутся пустые стекла.
Я — свет восхода, заката хмурь,
тексты неспетых баллад бард-рока.

Следуя слепо венцу превращений,
я примеряю личины и маски,
истин скрижали и лживые сказки.
Я — средоточье сомнительных мнений.

Следуя мудро за флейтой звенящей,
я прохожу по лесам и болотам.
Крысу Сусанин выводит к оплоту
жизни прошедшей и ненастоящей.

Следуя вслед за собою к музею,
к месту на полке под крышкой стеклянной,
я застываю под бубен шамана
и забываю мечты и идеи.

Я — это грозди забытых лет.
Я — пыль и плесень на древнем томе.
Бледная тень. То, что есть и нет.
Я — тихий скрип в опустевшем доме.

28 июня 2007

Все по-старому в нашем мире:
тот родился, а этот — умер.
Мы всегда будем только «теми»,
ну а «этими» — вряд ли будем.

Нам ведь «этими» быть не светит,
и теплее, увы, не станет.
Ты поверишь скользящей тени?
Нам с тобою ли быть в печали?

Нам с тобою ли быть вне темы?
Лица — смазаны, краски — тусклы.
Нет иных поворотов сцены,
и в сюжете иной нет куклы.

Ты считаешь, юлить не стоит?
Расстоянье нулю подобно.
Расставанье c иным настроем —
расскажи обо всем подробно?

Что для нас расстоянья ложны,
не присягой — любовью свяжут.
Ты погладь меня осторожно —
это вряд ли к чему обяжет.

Все по-старому в этом мире...

25 июня 2007

А однажды с усмешкой небо
друг от друга нас вдруг отпустит,
и тогда мы найдем в капусте:
я — венец, ты — вина и хлеба.

Но тогда подмигнет Создатель,
обернется венец лавровым.
Ты меня поцелуешь снова,
мы уснем на одной кровати.

Мы уснем, приобняв друг друга,
без интима и пошлых жестов.
Я люблю тебя — честно-честно,
нас не взять ни жаре, ни вьюге.

Не указ нам вердикты неба,
расставания — понарошку.
У тебя не осталось хлеба?
Голубь с улицы просит крошек...

21 июня 2007

Когда опять избегну я борьбы,
и буду как обычно ни при чем,
мне встретится директор Дня Судьбы —
архангел с пламенеющим мечом.

Я не открою дверь чужим ключом.
И я не знаю сути слова «быть».
И если я молился — то о чем?
И если не любил — то как любить?

И если не судьба бежать теней,
и если нет цены чужим словам,
я высохну, как летняя трава
по осени сгорает без огней.

Судьба права. Но, хоть она права,
не ей определять мои права.

20 июня 2007

Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
Николай Гумилев

Пять коней, пять ключей, пять огней, пять свечей.
Пять мечей.
Ты готов отвечать? Да. Ты чей? Я ничей.
Я — как ты.
Я пришел сквозь огонь, сквозь туман и дожди.
Ложь речей!..
Ты идешь? Не иди. Подожди, я с тобой!
Жги мосты...

24 апреля 2007

Круги на воде это все, что осталось
от яркости пляшущих вихрем идей.
Мы вновь получили оплатой усталость —
усталость ведь в моде сейчас у людей.

И наша судьба как утратная талость
весеннего снега в ударах дождей.
Мы помним ли жизнь? Как она размывалась?
Хоть что-то? Истрачены средь площадей.

Мы ставим на ненависть, давим на жалость —
гребцы на ладье, что ведет Асмодей.
В воде за кормой разве мы отражались,
в безмолвной, холодной и черной воде?

И в чаше судьбы как в ладони смешались
надежды, терзанья, молитвы звезде.
Я помню, как ты беззаботно смеялась,
не веря, что я уже не чародей.

19 апреля 2007

Я звеню, как звенит хрусталь,
я горю, как горит бумага.
И ни трусости, ни отваги,
когда сталью встречаю сталь.

Грусти нет, и побед услады —
ничего уже больше нет.
Ничего уже и не надо,
когда ясен уже ответ.

18 апреля 2007

Серые камни неба
слезы роняют в землю:
дождь омывает город,
дождь умывает лица.
И никуда не деться,
сердце к тебе стремится,
но ты не веришь сердцу.

Цвет моих глаз изменчив,
платино-изумруден.
Только тебе не проще,
ты все равно не видишь,
ты все равно не веришь.
Ты ничего не выдашь,
ты за закрытой дверью.

Может быть, так, мой ангел,
может быть все и верно.
Только я верю все же
в то, что все будет лучше,
в то, что все будет легче,
в то, что пробьется лучик,
и этот сон излечит.

Золото бритвы солнца
режет по венам тучи,
город уже светлеет.
Я улыбаюсь выси
и синеве небесной.
Капель сверкают брызги,
им ласки солнца лестны.

16 апреля 2007

Мне сегодня приснилась муза:
как она на окне стояла,
как она на меня смотрела,
и еще говорила с болью.

И слова ее были горьки,
говорила — я ее предал,
променял на твои объятья.
Я молчал и смотрел на город.

Город был на рассвете бледен,
солнце — сонно, неон — неярок.
Муза вниз на асфальт смотрела,
говорила — я ее предал.

А рассвет, порождая блики,
проходил по стеклу и жести.
Я не слушал истерик музы,
о твоем вспоминая взгляде.

И тогда моя муза смолкла
и сказала — я неизменен,
что предам и тебя, и дальше,
и спокойно в рассвет шагнула.

14 апреля 2007

Я смотрю на тебя с тихим вздохом —
бесконечная сладость сиянья.
У тебя под крылом мирозданье —
делать нечего в рамках эпохи.

У меня — только сладость плененья,
резкость рамок и стены созвучий.
Я не знаю, что может быть лучше —
даже цепи распались на звенья.

Отражение в стеклах окна
мне не даст тосковать и томиться.
Сколько раз убеждался: не птица,
только высь — снова манит она!

О тебе на заре луч весенний
будет петь посвящения песни.
О тебе они всё интересней
и гораздо светлее в стремленьях.

1 марта 2007

Химера идет по земле,
фантомная память мертва.
Слова — это только слова
на гранях тетрадных полей.
Под взглядом оливковых глаз
листы изменяют свой цвет,
и явно, сомнения нет,
чем будет окончен рассказ.

Химера проходит под колким дождем,
в глазах стоят слезы рекламных огней.
Смеется она, понимая — мы ждем,
и знает — вся боль нашей жизни — за ней.

Короткий бульварный роман:
интрижка, любовь, слезы, фарс,
как песня о каждом из нас,
как солнце потерянных стран.
Химера подводит итог:
падение нравов и тел,
где каждый не знал, что хотел,
но каждый узрел, что он — бог.

Огонь мироздания, ложь и порок,
сплетение рук и скрещение ног.
Любовь — виртуальность, реален разврат!
Осколки сознания попросту спят.
Ты в Городе Ночи, ребенок людской,
твой путь — одиночество, шествие в ад,
ты встал на дорогу — иди на закат.
Сквозь наши дожди не вернешься — так пой!..

То пламя — заплаканно ждет.
Земля — доверяет и спит.
Здесь воздух холодный как лед.
Вода — ядовито молчит.

Стихии сплетались кольцом,
поили алхимии суть.
И здесь начинается путь
сквозь ночь за неонным венцом.

Химера умеет прощать и карать,
сквозь время и ночь проходя сотни лет.
Она — этой жизни жестокая мать,
Геката, Луна, полуночия свет.

20 февраля 2007

Прости меня

У меня от тебя не так много осталось —
пара-тройка рисунков, стихи, да тетрадь.
Мы с тобою, я каюсь, так глупо расстались.
А ведь было тепло и спокойно. Как так?

Что я сделал с тем всем, по чему я скучаю?
Почему не умел видеть и понимать?
Почему? Почему? Вот заладил! Не знаю.
Я — мальчишка? Как я и люблю повторять?

Ты теперь далеко — и тебя не коснуться,
ни спросить, ни услышать ответов твоих.
Я исчез для того, что вело нас двоих.

Я не псих! Я не псих! Эти лица смеются!
Это прошлое снова реально сквозь стих!
Но что было — ушло. Ветер прошлого — стих.

1 декабря 2006

Не исказится небо твое пустое.
Дай излечиться ярким огнем. Свет рая
даст мне поток неизбывных слез, я знаю.
Но не давай говорить всерьез — не стоит.

Сколько еще непорочных дев на крики?
скольких толпа будет рада взять как плату?
Сколько еще прозвучит припев? Вставайте!
Я никогда не сумею стать безликим.

Небо твое это мой расклад на звездах.
Это беспечно, как будто я ребенок.
Это беспечно, покуда яд не послан.
Все хорошо. Мы спустились в ад, к иконам.

Все хорошо, небеса не лгут чужие.
Мы не сумели за пять минут привыкнуть.
Мы не сумеем, пропустим ход, не вскрикнем.
Только тогда нас опять распнут, Мария.

12 ноября 2006

Улицы просят огня. И хлеба просит народ.
Мы улетим, не склонясь, но в небо.
Мой эшафот нас не отпустит.
Падает люстра брызгом хрустальным.
Звоном и сталью встретим рассвет.
Тридцать монет: выхода нет.
Черный завет, кладбище. Ждет
мой эшафот.

Нам не простят пригоршни крови.
Брызги летят — не остановишь
лестницу звуков, красок, имен,
адские муки, страсти неон,
плач и моленья, слезы и стыд.
То воскресенье можно забыть.
В проклятый год сложат поленья.
Мой эшафот не для меня.

То воскресенье — брызги огня.
Можно урезать ломаный шаг.
Ломом сквозь ветви, снова — во мрак.
Кровью сквозь пальцы, нитью на пяльцах.
Смерти страдальцу! В водоворот
снова влечет страшная слава,
черные главы.
Мой эшафот!

22 октября 2006

Делать нечего — иные принимают чары пепла.
И иначе не сумеем, разделяя свет и совесть.
А быть может, мы исчезнем в никуда, что так нелепо?
Нам уйти порою легче, чем продолжить чью-то повесть.
А за нас ее продолжит белый крыльев легкий трепет.

Ангел пепельный, не ты ангел мести.
Не моя дочь высоты, если честно.
Не моя немая жизнь, но при встрече
снова про часы забыть в новый вечер.

Новый вечер новой ночи предтеча.
И в ночи растают строчки, не вечны.

Не стихи, а странный сон в полусвете.
Из груди больной — лишь стон, без поэта.
Бес поэта, тень мечты — звук и слово.
Я не вижу пустоты средь пустого.

Средь пустого написать текст священный,
чтобы свету передать посвященье.

Посвящение тебе, ангел пепла,
это слова странный бег, бег нелепый.
Я пишу тебе стихи, свет улыбки.
Ты прости мои грехи и ошибки.

22 октября 2006

Когда упокоят последних вампиров,
под серым туманом, постылым и сирым,
тогда наши тени рассеются прахом.
Мы станем беспечны, мы скинем рубахи,
мы станем молиться по нашим канонам,
подвластные гимнам, иконам и звонам.
И глас колокольный нам будет дыханьем.
Мы будем идти в небеса на закланье.
Мы выйдем в мир сна и луны, словно тени.
И кто-то шепнет: "нет им больше спасенья..."

Тогда мы поймем: все вокруг несерьезно.
И солнце - не солнце, и звезды - не звезды.
И тени - не тени, а их силуэты.
И мы одиноки на целой планете.
И тот полукровка, открывший нам двери,
был вечной легендой, которой не верят.
Был вне расстояний, и вне состояний,
живым воплощением наших сознаний.
Был светом и сутью, закатом, рассветом,
путем и распутьем, распятой кометой.
Изгоем пустого, привычного круга,
и просто причиной нам встретить друг друга.

8 октября 2006

Дети знамения
в день откровения
встали под знаменем,
злы и изранены.
Встали, унылые,
в небо постылое
взгляда не бросили.
Взор — из-под проседи.

Дети знамения
шли без сомнения,
плавили золото.
Руки исколоты,
руки изрезаны.
Ржавыми фрезами
в сердце впиваются
крики бесславности.

Шли без надежд на свет,
шли много сотен лет.
Шли, чтоб вернуться вновь
к пустоши средь миров,
к пустоши средь сердец,
чтобы шепнуть: «Конец»

18 июля 2006

Диск луны снова стал собой.
Полнолуние сил полно.
Я гляжу за свое окно,
и в ночи моей слышен вой.
Я сижу и я пью вино,
мне давно не завыть с толпой.

11 июля 2006

Маска? Маска! А я вас знаю!..
Помните, ночью, на той странице?
Когда зеркала разбивались, тая,
а птицы сбивались в людские лица.

Тогда... тогда вы были пьяны.
Вы были пьяны, как сейчас, как всегда,
Вы снова смотрели сумбурные сны,
а в ваших глазах остывала вода.

А в ваших стихах серебрился рассвет,
он был нам так близок в поре полуночной.
Вы дико смотрели на дым сигарет
и тихо шептали бедовые строчки.

То было пророчество! Карты не лгут:
все ваши стихи обращались в реальность!
Вы выбрали долгий, изменчивый путь,
дорогу схождения в миг расставаний.

А ванна — ждала теплой, красной водой.
И бритва ласкала точеные пальцы.
Вы знали, ваш мир — это сон, а не бой.
Вы знали, что значит для вас — просыпаться.

Могильная соль осыпала строку.
Мы снова дрожали, я — Гердой, вы — Каем.
И так, словно крест, бритву выше. К виску.
Коснулся. И нет больше масок. Я знаю.

23 апреля 2006

Когда-нибудь я сны дособеру,
и лишь на миг зажмурюсь на границе,
где через явь проходят чьи-то лица.
Я брошу все как странную игру.

Да нет же, нет, я вовсе не умру.
Смеешься надо мной с печальным взглядом?
Я выбегу из яви за ограду,
забыв тебя и эту мишуру.

Пусть будет сон — спокойствие в миру,
красивый сон, мечты и полусказки.
Полуулыбкой бархат полумаски
ответит в нем беспечному перу.

Когда-нибудь я сны дособеру,
и брошу эту странную игру.

6 апреля 2006

Время стало зверем сонным.
Время выше злых насмешек.
Только гарь от снов бездонных —
На песке — семь черных пешек,
даже сны уже не тешат.
Время вышло и осталось
черным саваном пустыни.
Чертит приговор усталость,
а пески времен не стынут,
а пески времен не стынут...

Семь черных пешек без восьмой,
Семь долгих нот, и нам не надо
других небес над головой,
других путей, другой награды.
Мы изгнаны, и нам не надо
другого сна, других идей,
других людей.

Время лжи и время лести
расплетает явь и дикость.
И клинок закончит песню,
и любовь так многолика —
время не услышит вскрика!
Время темно-красным тоном,
отголоском нот пустыни,
отпечатком губ застонет —
но пески времен не стынут,
но пески времен не стынут...

След поцелуя был не нов,
любовью были одержимы,
И бросили давно свой кров,
свои мечты, свои режимы.
Мы пешки. Жизнь непостижимa.
Пески времен — дар пустоты.
Пусты мечты.

Только солнце пляшет стройно
в струнах домбры и усмешке.
Только ветер, вечно вольный
вдаль песок несет неспешно,
заметая наши вешки.
Но не верят нам пустыни,
но на волю не пускают —
и пески времен не стынут,
и бессмертность наша тает,
лишь пески времен не стынут,
лишь пески времен не стынут...

Семь поцелуев, пешек семь —
бредовый переход под зноем.
Мы не вернем назад систем
давно пустых. Мы больше стоим!
Иной, особый мир изгоев
родится посреди песка.
Уйдет тоска.

Пески времен с тобою, да!
Пески времен не знают боли.
Пески времен — твоей юдолью.
Пески забвенья — навсегда.
Ведь пески времен не стынут,
ведь пески времен не стынут...

26 февраля 2006

Бездымный порох нашего ума
никак не вспыхнет от случайной спички:
меняя города или дома
мы все равно скучаем, по привычке.

К чему нужна вся эта кутерьма,
наполненная злобой лживых кличей?
Венец по-новой совесть обезличит.
Ученье — свет, незнание — сума.

Ни хрестоматий пухлые тома,
ни рукописей мертвая наличность
не разгоняют сумрак и дурман,
которого ни разделить, ни вычесть.

Нас карма загоняет в свой карман,
но мы к стезе подобной безразличны.

3 февраля 2006

Ты навсегда в чужих горах,
в чужих, непризнанных, сердцах.
Мы так похожи в мелочах,
но так различны в наших снах,
в разбитых судьбах, зеркалах.
Себе нелепо ищем страх,
и, плача на чужих плечах,
вино и слезы мы мешаем.

Не верим в жалость палача.
Сгораем в горе, как свеча.
Сердца едва-едва стучат,
печаль ложится как печать.
Нас не спасти, нас не узнать,
в ночи спокойной нам не спать.
Мечтой не в силах обладать,
самих себя не понимаем.

15 декабря 2005

Это сплин, а не готика: серая мгла
поглощает наркотиком, плавит тела,
мерно крошит конструкции хрупкой души,
отвергает инструкции, нас пустошит,
наполняет отчаяньем, сном наяву.

Взгляд мой полон печалями, жить — не живу.
Опоен безразличием, ядом тоски,
я, забыв о приличии, брошу с руки
в это небо прекрасное сердце свое
и сомненья напрасные — в небытие.

Тишине лишь покаявшись, вылью вино
и в беспамятство вышагну, точно в окно.

11 декабря 2005

Иссохшая роза в сгоревшей тетради...
Все было когда-то прекрасным и милым:
и роза цвела, и роман о Пилате
когда-то был целью. Когда были силы.

Но вот полнолуние: сонмы сомнений,
и плачешь над чем-то, что сгинуло в Лете.
И ты одинока в своих сожаленьях,
в потоке прозрачного лунного света.

Прощай, Маргарита! Скучай и не думай,
что он возвратится, и вы окрылитесь.
Прощай, Маргарита. Прости, Маргарита.
Прости. Не ищи ничего в чужих лицах.

22 ноября 2005

Ночь бьет вязь рун,
снег звезд средь тьмы.
Нет сна, ведь мы
рвем звон всех струн.
Сон — бег, ад, боль.
Явь — стон, ран соль.
Кровь мечт я пью,
вновь слез соль лью.

Верь мне, я — твой,
дай мне свой свет.
Мир — боль, все — бред.
Ночь пьет мой вой.
Сон — жизнь, явь — смерть.
Двух встреч не сметь,
двум здесь — не быть.
Явь — смерть, жизнь — быт.

Я жду здесь вновь,
и ты мой плен.
Здесь хлад льда стен,
но жду без слов.
Вновь я не твой,
ты не со мной.
Ложь встреч. Хлад глаз.
Как шрам тот раз.

Вскрыт всех тайн знак:
суд — твой, я — пал.
Жаль, я не знал.
Треск льда — вот так.

18 августа 2005

Солнце ожжет твой прекрасный лик,
вера отринет тебя навек.
Есть поцелуя беспечный блик,
только не надо прикрытых век.

Астрами звезды разгонят ночь —
нам не до них, мы готовы жить.
Главное вырваться, выйти прочь —
если сумеем, то будем быть.

Лето и свет притекут в ладонь,
общие принципы сменят бег.
Воля сметет рамки злых окон,
прошлое выпустит нас навек.

Разве не стоит скитаний цель?
Отчему дому забвенье дай.
Каждый твой взгляд — ярче всех лучей,
лилии льнут ко твоим следам.

Я буду рядом, ты лишь скажи.
Тотчас явлюсь из теней в углах.
И, когда снова блеснут ножи,
я путь к тебе найду в зеркалах.

13 августа 2005

Невозможная ночь — без тебя и меня,
пусть на разных краях неприкрытой планеты.
Беспокоится дождь, плещут духи огня —
и закончится вновь безысходностью лето.

Невозможная ночь — духота и тоска,
нет ни ласки, ни слова, ни тихого взгляда.
Нас дорога разводит навстречу рукам
бога памяти и этой памяти ада.

Невозможная ночь — дочь родителей-снов,
тех вселенских бродяг, что живут где-то в звездах.
Далеко — невозможно уйти маяков,
что ведут нас на рифами скалящий космос.

Невозможная ночь — вампирический бред,
и у шеи клыки снова щелкнут. Кошачьи.
Я не верю в себя — и меня просто нет.
Когда мы далеко — быть не может иначе.

Невозможная ночь — трата силы и слез.
Нож по старой, запекшейся коркою, боли.
Невозможная ночь невозможна всерьез,
только с ней мы узнаем, в чем сила неволи.

10 августа 2005

Я выйду с тобой к покою,
к прибою морской волны
и тихо тебя укрою
ладонями тишины.

Выйдем к мирам, где светила
сияют огнями сна.
Где в воздухе жизни сила
и к свету зовет весна.

Где речи звучат как песни,
и холод уходит прочь.
Где дождь — наш собрат небесный,
и ночь — это только ночь.

Где небо цвета сапфиров
и платина рек и дождей.
Где есть большие дельфины
и нет больших кораблей.

Где боги смеются вместе
с простыми детьми земли.
Где горы и ветер-вестник
в объятьях сойтись смогли.

Где нет подневольных мыслей,
где есть только наши дни.
Где дождь — это символ жизни
и каплями — звезд огни.

24 мая 2005

Разведанные тропы пророчат пустоту,
разрытые курганы, разбитую мечту,
разорванные струны, сожженные листы.
Дорога не потерпит пророчеств суеты.
Дорога без оглядки, неведомо куда.
И в мыслях, как в тетрадке: рисунки, ерунда.
И в мыслях нет земного, лишь чистый лист небес,
чтоб сбросить крылья снова, и выкрикнуть: «Я здесь!».

Стать ангелом-бродягой, уйдя с утра в полет.
Расстаться с этой жизнью, начав другой поход.
Искать свой перекресток, судьбу переиграть.
На перепутье сердца все заново начать.
Начать, переиначить, на свой спонтанный вкус,
решить все-все задачи, сказав «Я не вернусь»,
перечеркнуть все были, отринуть то, что есть,
и снова сбросить крылья, чтоб повторить: «Я здесь!».

Вернувшись в пыльных джинсах, узнать простую весть.
Узнать, что в наших лицах дороги судеб есть.
Взглянуть в глаза — и к небу, а высь всегда чиста,
а все дороги мира — в одной, что неспроста.
Она лишь обернется, и ты в ее глазах
увидишь слезы солнца, и радости, и страх,
и что-то, что попросит остаться и присесть,
навеки крылья сбросить, и прошептать: «Я здесь...»

23 января 2005

Человек на луне устал быть чужим лицом.
Наутилус Помпилиус

Век за веком луна сторожит небосвод
и глядит на всех нас сквозь прикрытые веки.
День и ночь, и за годом спускается год.
А луна все на страже. Все ждет человека.

Век за веком, а сменщик идет по земле,
и не знает, не верит он звездной судьбине.
Да и ждет его — только стакан на столе,
да немного того, что осталось в графине.

Век за веком проходит, а пьяный пророк
погрязает в пороках, забыв о высоком.
И луна освещает и дверь и порог,
но не помнит, не ждет окончания срока.

Век за веком... Графин опустел и разбит,
а луна в небесах за века располнела.
У небес теперь чудный, чарующий вид.
Человек же гуляет, и нет ему дела.

29 декабря 2004

Жуткий цвет кровавого зрачка —
отголосок лорда Саурона.
Только что нам в этих ярлычках?
Не к лицу нам черные короны.
Не с руки Всевластье, не для нас,
что нам в нем, когда другое надо!
Мы не ждем признания, награды,
мы совсем, совсем отдельный класс.

Грустные романтики минут,
что мы ищем в строках злых пророчеств?
Дети ночи вечных одиночеств,
мы идем туда, где нас не ждут.
Вот она, разменность пустяка:
горькие, горячие песчинки.
Жуткий цвет кровавого зрачка
отразится на тотеме инков.

Жуткий цвет кровавого зрачка
это отраженье бурной ночи.
От воспоминаний — только клочья.
В голове фальшивый скрип смычка.
Обещаем, веря в свой обман.
Путаем чужой и свой потоки,
и ведем загадочный роман
то с подругой, то с богиней рока.

Экзальтат уюта очага
и невинность чувственных улыбок.
Между пальцев — Вольтова дуга,
под ногами — пол-предатель зыбок.
Упадешь от малого толчка —
в середине сердца ты расколот.
Из осколков источает холод
жуткий цвет кровавого зрачка.

21 декабря 2004

Мы шли с тобой по нашим городам,
мы грусть как лед крошили меж ладоней.
И кто-то шел за нами по следам,
асфальтом полз, скользил по проводам —
но это было так давно, что и не вспомню.

Мы шли проспектом стекол и зеркал,
мы вспоминали то, что будет позже,
а город нам рекламами сверкал.
Ты говорила про осенний бал,
но холодок из сердца полз по коже.

Мы шли с тобой, и впереди был дом.
Чернел портал закрытого подъезда.
Ты замерла. Потек по коже хром.
Я чуял холод. И сверкнул разлом,
когда ты обнажилась плотью лезвий.

Ты меня вскрыла прямо там. Фонарь
бесстрастно освещал потоки крови.
Ты сердце вырвала, и черной розы дар
вложила в грудь. А жизнь вдохнула снова.
И обрекла навек на службу Слову.

5 ноября 2004

Я искал тебя так долго
в застарелых переулках,
на трамвайных остановках,
в чуждой гулкости кафе.
Я искал тебя так долго,
может вечность, может сутки.
Может, эти сроки ломки,
только я приду к тебе.

Я приду к тебе под утро,
на рассвете тронув двери,
и, проснувшись, ты увидишь
двор, усыпанный цветами.
Я приду холодным утром.
В час, когда все кошки серы
я охапки астр и лилий
рассыпаю в тени зданий.

Я уйду, а ты проснёшься,
подметешь мои букеты,
соберешься и исчезнешь
на любимую прогулку.
Я уйду, а ты, проснувшись,
и не вспомнишь наше лето,
и не вспомнишь странной бездны,
что звала нас звуком гулким.

А быть может, ты увидишь,
как я затемно стараюсь,
как на пыль кидаю астры,
тихо выйдешь мне навстречу.
И быть может, вместе выйдем,
наконец-то погуляем,
в город, чей рассвет так ласков,
в город, где не наступает вечер.

9 августа 2004

Далеко в среброзвездной ночи
бьётся птицей, огнём опалённою,
сердце, будто бы чем разозлённое,
беспокойно, тревожно стучит
в темноте среброзвездной ночи.

В темноте среброзвездной ночи
ты и я – мы с тобой одиноки.
Мы заложники тайного рока,
мы слабей паутины причин
среди мглы среброзвездной ночи.

Среди мглы среброзвездной ночи
я и ты невозможно далеки.
Но, нарушив уставы и сроки,
разольётся сиянье свечи
по стеклу среброзвездной ночи.

По стеклу среброзвездной ночи
побегут, звоном трещин, дороги.
Мы сбежим от родного порога,
потеряв на прощанье ключи.
Далеко в среброзвездной ночи.

27 июня 2004

© 2000-2023 Владимир Самохин
11